Роман ОТЕЧЕСТВО

Глава 22

    ... Весна в нынешнем году, выдалась затяжная и очень холодная, как выражаются гости из центральной Африки. «В Москве нам очень нравится жить, москвичи, люди замечательные отзывчивые, приветливые». Только есть один недостаток, в Москве существует две зимы: одна белая, другая зеленая.

    Приближалась Еврейская пасха, почему-то она в природе очень унылая и невероятно зябкая...

    Я вот за свои сорок девять лет ни единого раза не могу вспомнить, чтобы она хоть единственный, раз была приветливая, тёплая и ласковая. Очень похоже на то, что она какая-то условная, и до глубины своего основания ложная. Возьмём, к примеру, Православную пасху. Ежегодно природа торжествует, радуется всё вокруг, даже птицы по-особому поют. Солнышко тёплое, светит ласково, нежно, в душе блаженный восторг, всё располагает к вечной, нежной любви, к Богу и окружающему миру, ко всему человечеству. При таком радостном настроении, ругаться и злиться на людей, на долгое время, отпадает желания.

    За последние годы я сжился с этим чувством православной пасхи, и она ежедневно находится в моей груди, этот праздник постоянно торжествует во мне.

    А соловьи как поют задушевно, прямо бередят всю душу внутри меня, хочется остановить мгновения и бесконечно слушать, разнообразные соловьиные трели.

    При этом возникает закономерное ощущение, что этих птичек сам Творец всего живого послал на землю. Этих замечательных певцов, вложил в них свои способности и таланты, чтоб радовать людей, с приходом Христианской Пасхи. С её приходом во всей вселенной и окружающем пространстве, очень заметно чувствуется, торжество и гармония в самой божественной природе.

    Ян Давидович сидел у окна, и из своей квартиры, смотрел на площадь трёх вокзалов, и вспоминал свою молодость, зажигательной пулей пролетевшую, как во сне. Годы вспорхнули на крыльях, на крыльях вселенной, не успел опомниться и грехи замолить, не успел на нашей прекрасной земле, свой след оставить. Как говорят в нашем героическом народе, который выстоял тяжелейшие удары судьбы.

    Дерево не успел посадить, ребёнка не способный родить, потому, как из меня сотворили инвалида, ещё в Харьковской трудовой колонии самого Макаренко. Когда привезли новеньких урок, и они узнали, что я еврей, они меня хотели убить и зарезать. Повалили за землю, и один ударил сапогом меня в пах, попал по самым семенникам. Благодаря сыну священника, он меня защитил своей грудью, от этой серой массы уркаганов.

    Вот только отличную квартиру сумел построить, отделал по самой последней моде, в европейском стиле. Вот, такие горемычные дела у меня. Квартиру тоже предстоит оставить, а некому. Обидно, в чужие руки попадет, переделают всё труды, которые я вложил в квартиру, весь дизайн, моей жены переделают, а для меня это светлая память моей любви. У покойной жены нет родственников, я тоже безродный.

    Сына, которого усыновили из детского дома, сидит в тюрьме, за убийство моей жены. Наркоманом оказался, а ведь мальчик такой был послушный, в школе учился превосходно, как поступил в институт, человека словно подменили студентка, однокурсница отказалась с ним встречаться, изменила, а он застигнул ее врасплох. В начале он запил горькую, потом, связался с наркодельцами, сам стал наркоманом.

    Не успел, я толком осмыслить, зачем я родился на свет? Как старость прилетела как на метеорите, её никто не приглашал. Не успел понять, зачем я белый свет мутил, как приблизилось время холодное, злое, от одних только мыслей дрожь по телу, бегает голодной тигрицей. Зачем на свете рождаются люди, зная заранее, что все мы умрём. Трудно существовать на земле с таким мрачным сознанием.

    Ян Давыдович вспомнил всё своё детство, когда ему исполнилось четыре года, рано по утру, только солнышко, стало разогревать, осенний погожий день. Вот так точно он сидел у окна, и внимательно наблюдал за полетом, опадающих листьев с деревьев. Папа соорудил кормушку для птичек, чтоб я изучал их полёт, которые не улетали в теплые страны. Я всё время твердил своим родителям, что хочу стать лётчиком, когда вырасту. Папа с мамой покупали мне макеты самолётиков, я знал их наизусть, все марки самолётов, которые строились в нашей стране.

    Кормушку папа смастерил своими руками, у него были золотые руку. На все дела, и ремесла, он и рисовал, он и лепил, и проектировал ракеты, вместе с группой новаторов, которые изучали Эдуарда Циолковского, и шли по его стопам. Кормушка, для птиц была в виде домика, поддон на четырёх стойках, и пирамидальная крыша. Папочка Яна подвесил этот домик на толстой ветке от ясеня, растущего перед окнами их дома, а под пирамидальную крышу привязал большой кусок не солёного сала. Прилетали к кормушке воробушки, с желтыми брюшками, папа называл их синичками. Они так ловко, как в цирке, на арене артисты, цеплялись за верёвочку, на которой висело сало, свешивались вниз головками, и с большим аппетитом кушали это сало. Прилетали разной окраски голуби, они любили пшено клевать. А вот когда вороны прилетали, они это сало срывали и улетали вместе с салом, они поступали не честно, как воры-разбойники. Янок, мог часами, не отрываясь наблюдать за трапезой птичек, и ему тоже от этих наблюдений хотелось кушать. Янок в такие минуты. Вскакивал со своего стульчика у окна и бежал на кухню с криком, к любимой мамочке. Мамочка, Розочка, я кушать хочу, так точно как синички. Мама радостно улыбалась и угощала Янука, блинчиками с творогом, и мёдом, или красной икрой на хлебе с маслом.

    Так вкусно было наслаждаться всякой вкуснятиной в детстве, вот такими лакомствами, что эта вот вкуснотища с самого детства, осталась светлой памятью, о родителях, особенно о маме. Янок на всю оставшуюся жизнь запомнил светлые образы своей мамы и папы, родителей не возможно заменить никем в жизни.

    Однажды в такое Октябрьское утро внимание мальчонки привлёк черный, блестящий лимузин, который остановился, напротив его Яна подъезда. Из лимузина вышли три высокого роста, в черных блестящих кожаных пальто и направились в их подъезд. Сразу же раздался наглый, очень настойчивый стук в их дверь, папа в это самое время брился в ванной, а мамочка готовила завтрак.

    Мамочка на ходу вытирала свои руки о полотенце, которое схватила с собой с кухни, побежала радостная и веселая открывать дверь.

    В их квартиру вломились с матерными словами, звероподобные, как гориллы, только внешне походили на не очень образованных людей, а по внутреннему содержанию на каких-то хищных зверей.

    Один, высокий и поджарый, в длинном кожаном пальто, остановился у порога входной двери. Ноги расставил широко, голова маленькая по отношению к фигуре. Глаза сверкали яростью и зыркали сверху вниз, справа налево и наоборот, руки были приготовлены и расставленные чуть в стороны, пальцы, в перчатках, разведённые друг от друга, как будто готовился ловить футбольный мяч. Янчик насторожился, соскочил со своего деревянного коня, и стал растирать свои глазки от слёз маленькими кулачками, и задним ходом стал пятиться к своей маме. Один из троих выкрикнул, как медведь зарычал, – где этот х..., собачий, жидовская харя, – и стал ломиться в ванную комнату.

    Мама обратилась к вошедшим товарищам, – Давид сейчас находиться в ванной комнате, добреется и выйдет к вам, успокойтесь, пожалуйста.

    Голова чекиста была похожа на тыкву с высыпанными красными угрями на лице. Человек в круглых очках, один из не прошеных гостей, оскалил свои гнилые, желто-коричневые зубы, прокуренные до основания, со злостью взревел: – Какие мы тебе товарищи, пархатые жиды. Гусь свинье не товарищ, А ну душу в мать твою, открывай, – и, озверев, забарабанил сапогом в дверь ванной комнаты.

    Щелкнула задвижка, дверь в ванную комнату открылась. Воспитанники железного Феликса, которые потом перевоспитывались товарищем Ежовым. Чекист ударил в грудь Давида и закричал, показывая всем присутствующим, кто в этой жизни хозяин, – А, ну! Еврейский недоносок, собирайся. Пять минут тебе на сборы, иначе в трусах тебя заберём.

    Папа, выпучил свои большие от испуга глаза, они ещё больше расширились, и робко пробормотал, скорее себе шепотом: – Сейчас, сейчас, товарищи чекисты. – И он мигом схватил пиджак, висевший на спинке стула и вместо брюк, стал одевать его на ноги.

    Подскочил подопечный железного Феликса, и вложил свой железный кулак в перчатке папе между лопаток. Папа был щупленький, и от такого тренированного удара не удержался на своих ногах, рухнул на пол. Давид Моисеевич был интеллигентным человеком, доктор наук, профессор, преподавал в университете физико-математические науки, заведующий кафедрой математики. Очки с него упали, и он стал на четвереньки в поисках своих очков, он шарил руками вокруг и приговаривал: – Товарищи, товарищи, за что, чем я провинился перед советской властью, помогите найти очки, хоть кто-нибудь, я без очков ничего не вижу.

    Самый высокий Артём, одетый в кожаное пальто и в блестящие, надраенные кожаные сапоги, своим сапогом наступил на папины очки, они затрещали и рассыпались на множество мелких кусочков. – Ну, ты, вшивый интеллигент, быстрее шевелись. – Артём со всей своей могучей силой парового молота, нанёс своим сапогом папе по рёбрам. Папа ойкнул и свалился на спину. Изо рта ручьями полилась кровь.

    Мама не выдержала такой экзекуции, выбежала из кухни, и запричитала, – что ж вы делаете, идиоты, изверги сталинские! Андрей, пониже ростом, в ответ на мамины причитания закричал: – Ах! Ты, сучка жидовская, а ну молчать! – Нанес мощный свой удар маме в переносицу.

    – Правильно Андрей, – поддержал его Артём, – поставь её на место. Так им и надо, наглые люди, наехали сюда в Россию, мотайте в свой Израиль и там устанавливайте свои порядки.

    – Россия должна принадлежать грузинам, – со злой улыбкой заявил третий, стоявший у дверей на часах носатый с горбинкою посредине носа, грузин. Он со злостью плюнул в трюмо, которое стояло в углу коридора, при выходе из квартиры, как разъярённый верблюд.

    – Ты вот что Андрей, ступай, позови водителя, мы их сейчас вынесем в машину, вывезем на лубянку, а ночью пустим в расход.

    – Есть товарищ командир, – и Андрей взял под козырёк своей кожаной фуражки. И пулей метнулся по лестничной площадке на улицу. Через две, три минуты они вдвоём входят с водителем.

    Подняли с пола потерпевших своих жертв, двое взяли с пола маму, она зашевелилась и прошептала, – сыночек мой Янчик, что ж с тобой теперь будет? – Левон, достал из кобуры наган, и рукояткой врезал маму по шее в области мозжечка. У мамочки тоже изо рта хлынула кровь.

    Только стих шум удаляющегося автомобиля, в комнату вошла соседка, мамина подруга и коллега по театру, она наблюдала в окно за происходящим, но прийти на помощь побоялась. Это была двоюродная сестра папы Евгения Самуиловна Глумович. С тех пор, с того ужасного утра, Ян своих родителей больше не видел, и не знает, что с ними произошло. Через два дня появились снова два чекиста, забрали Яна и отправили в город Харьков в детский дом, где он провел семь лет. Потом его перевели в детскую трудовую колонию, имени Макаренко, где Ян прожил восемь лет своей жизни. Здесь ему пришлось пережить избиение, голод и холод. Всевозможные надругательства от внутренних урок и всякой серой массы выдающих себя за крутых воров.

    Какие руководители у государства, такие и порядки для его народа. Ленин и Сталин сидели в тюрьмах и отбывали в ссылках. Их дух и характер сложился под влиянием тюремных законов и порядков. Их воспитать в другом духе было уже не возможно, и они насаждали по всей стране тюремные порядки. Они общими усилиями создали государство себе подобное.

    Вскоре началась Великая Отечественная Война. Ян со своим старшим товарищем бежали на фронт. Ян долго доказывал, что ему уже семнадцать лет, приписывая себе один год. Наконец его определили и направили в Эстонию, на военный аэродром, с непонятным названием «Кабул», так он до окончания войны и не понял, почему такое странное название, причём здесь Ирак со своей столицей.

    В начале они расчищали взлётные полосы от снега. Через два месяца его товарища Захаровича Иосифа направили в лётное училище, а Яна оставили пока при аэродроме. В профтехучилище при аэродроме, на ускоренных вечерних курсах изучал матчасть и механизмы механики, по обслуживанию бомбардировщиков. Мальчишкой он был очень понятливым. Всё новое впитывал быстро и запоминал всё до мелочей. Любой конспект, который ему приходилось конспектировать, запоминал каждое слово.

    Когда в трудовой детской колонии сын священнослужителя Лазарь Моисеевич ударил его по голове с такой силой, что Ян потерял сознание, и месяц пролежал в санчасти и когда окончательно выздоровел, обнаружил в себе невероятные математические способности, его природа отменно одарила за терпение и умение, стойко перенесённые жизненные невзгоды. Операции с восьмизначными и более высоких значений числами в десятичных и других исчислениях, решал в течение нескольких секунд. Люди, которые знали Яна, называли его ходячей математической энциклопедией. Для всех людей, обслуживающих аэродром Броншпиц он стал математическим справочником. Так за Яном эта кличка закрепилась на протяжении всей войны.

    Когда до военного руководства дошли эти слухи, его пригласили в штаб авиации, где он и остался до окончания войны, в штабе авиации он занимался всевозможными вычислениями, наступлений, и нанесения бомбовых ударов. Его, Яна, стали не только оберегать, а начали охранять, за уникальные способности.

    И после войны его оставили служить в военном ведомстве. Он дослужился до полковника авиации. С армии его уволили, по старости отправили в отставку. Он привык за свою жизнь работать и работать. Находясь на пенсии, Ян не мог сидеть спокойно и смотреть телевизор. Ян организовал Экспериментальный художественный комбинат, оформляли торговые точки, и магазины по всей европейской части страны.

    Так, Ян продолжал сидеть у окна, внимательно наблюдал за движением автотранспорта, и человеческой толпой. В своих воспоминаниях и рассуждениях с самим собою, обижался на весь советский строй, который рано лишил его родительского тепла и ласковой мамы. По окончании войны военное руководство направило Яна в военную академию, которую он блестяще окончил с красным дипломом. Яну было предложено место преподавателя в военной академии.

    Доводы были убедительные, начальник учебного заведения сказал Яну, что для преподавания в академии, они отбирают, лучших выпускников из самых лучших. И Ян дал своё согласие. Ян был очень успешным преподавателем, его участие в войне способствовало присвоению новых званий, он на удивление быстро продвигался по карьерной лестнице. За сем лет дослужился до звания полковника.

    И потекли его монотонные, однообразные дни. Вечерами готовит материалы для завтрашних лекций, днём их читает слушателям. Ян по своему характеру живой, энергичный, не очень привычный к таким серым будням. Однажды коллеги из академии пригласили его на выставку в музей архитектуры им. Щусева. На этой выставке, его коллега познакомил со своей сестрой, руководителем архитектурной мастерской при правительстве, она оказалась прекрасной и удивительно умной женщиной. Виктория Марковна стала верной и надежной спутницей жизни Яна. Так вдвоём дожили они до преклонных лет, и наступило неизбежное пенсионное время.

    Виктория оформила свою пенсию. И появились всевозможные заболевания. Пока работала, не воспринимала болезни за всевозможными хлопотами, да и не было времени стонать, унывать, и прислушиваться в каком месте заболело, где кольнуло.

    Детьми их природа не наградила, здоровье стало оставлять свои позиции, и хотелось бы желать лучших возможностей со своим здоровьем, но к величайшему сожалению человек не вечный. Хоть в настоящее время и пытаются заменять износившиеся органы, как у автомобилей, но это пока перспектива далекого будущего. Да и у Яна сказались годы, проведённые в детской трудовой колонии, где рядом с малышами находились, старшие и более сильные ребята.

    За малейшее не подчинение или провинность, часто и без причины, избивали, отнимали питание. А когда узнали, что он еврейских кровей, постоянно стали издеваться, то банку горчицы насыпят в суп, то всю соль из солянки, просто так, для злорадного смеха, чтоб найти причину поиздеваться. Детская изобретательность очень изощрённая и жестокая. А бывало, специально стравливали, чтобы появился повод для избиения, и с кличем «наших ребят убивают» бросались все на одного.

    Ян поднялся со своего подоконника и подошел к жене. Она лежала в своей постели с мокрым полотенцем на лбу, лечилась, как могла, от жестокой мигрени и высокого давления. Ян присел на краешек дивана с вечной любовью к своей жене, и нежно погладил её по голове. Взял её ручки в свои широкие ладони и произнес: – Дорогая моя, ненаглядная, ты подарила мне всю свою жизнь, без остатка и сожаления, и я беспредельно тебя за это люблю.

    Виктория вся напряглась, вся насторожилась. С её любимым Яном, что-то случилось серьезное, или же ему что-то срочно необходимо от меня. Ян всегда становился хитрым лисом, когда желал чего-то добиться. Она глубоко вздохнула, приоткрыла свои болезненные глаза, и пристально посмотрела своему мужу в его темно-карие глаза.

    – Ну, говори дорогой мой, чего ты хочешь, что тебе нужно, от меня?

    И Ян, снова запел соловьём: – Викуличка, любовь моя, вот не далее, как три дня назад мы с тобой похоронили, твою мать и мою тёщу. Это же прямо таки замечательно, что мы с тобою у неё были. Кто же нас с тобой будет хоронить? У нас ведь никого теперь не осталось. Я сейчас уйду на работу, а тебе, ненаглядная радость моя, некому даже кружку воды подать. А не доведи Господи, что случится серьёзное во время моего отсутствия. Давай усыновим ребенка. Как только ты поправишься, и тебе лучше станет, мы с тобой сразу же поедем в детский дом, в начале присмотримся как следует, а потом подберём себе мальчика, но обязательно должен быть из еврейской семьи. Это мероприятие не решается сразу, необходимо собрать много документов, ты же сама знаешь, какую нам предстоит пройти волокиту у советских чиновников. Эти служащие научились, из воздуха добывать себе средства для жизни. Самая главная проблема, возникшая у нас – это подобрать нам наследника, с нашей кровью. Это будет редкий счастливый случай, если удастся получить ребёнка еврейских кровей. Еврейские матери почти не расстаются со своими наследниками. Предстоят большие расходы, нужно заплатить чиновникам. Чтоб было, кому передать наше наследство: Квартиру четырехкомнатную, две машины «Волга» и «Фольцфаген-пасад», а твое золото с бриллиантами, хрусталь, ковры, посуда серебряная. Одних картин восемнадцать штук, шедевры мирового значения, которые внесены в каталоги международного уровня. Они все как одна раритеты, те которые я приобрел в Германии в дрезденской галерее. Я их выкупил у немца одного, голодающего искусствоведа по окончании войны. У нас столько всяких сокровищ останется не известно кому. А две чугунные гири, в которых внутри залито по тридцать два килограмма золота. От анархиста батька Махно, я их привёз из славяногорского монастыря.

    В этом монастыре батькой Махно были спрятаны гири, в которых залито золото, в подземных пещерах протяженностью сорок километров, которые вырыты были ещё при князе Владимире. Прислужники батька Махно замуровали золото в стенах на хранение, перед тем, как бежать за границу. Мы этот клад обнаружили ещё когда были воспитанниками в детской трудовой колонии у Макаренко. По окончании школы у нас были каникулы две недельки. Мы с сыном бывшего настоятеля этого монастыря, его репрессировала ежовская система, нашли этот клад, вынесли в лес и перепрятали, закопали в земле, на это место прикатили большой валун песчаника, и придавили, на берегу северного Донца.

    Закончилась война, я преподавал в военной Академии авиации имени Жуковского. Мы с тобой уже поженились, у нас появилась первая машина, я сделал своё турне по памятным местам, где проходило мое детство. Мой соратник, сын настоятеля, погиб на войне. Этот клад на двоих достался мне одному. Викуличка, ты всю свою сознательную жизнь работала ведущим руководителем реставрационных мастерских. А в последние годы, проектировала, для руководителей страны и новых русских и бизнесменов дачи. Я полковник в отставке, а сейчас работаю директором художественного, экспериментального комбината, я его сам организовал и дал ему путёвку в жизнь.

    Заработки у нас с тобой очень даже приличные, и левых доходов целый океан, и всё это придётся на ветер пускать. Хорошо если всё это толковым людям достанется. Представляешь, всю жизнь мы с тобой копили, раритеты собирали, а кому всё это, спрашивается? Беда, что у нас не осталось наследника. А если каким-то алкоголикам достанется. Промотают всё наше богатство, пустят на ветер, не для этого мы с тобой для своей семьи старались.

    Я сейчас сварю тебе кофе, и завтрак тебе приготовлю, а ты будь добра подумай хорошенько о моем предложении, договорились, моя любимая? Ты будешь со мной завтракать. Бутербротики сделать с маслом и кокой, тебе икрой, красной или черной? – Ян Давидович удалился на кухню, готовить кофе и завтрак своей жене...

    Через неделю Виктория окрепла духом, к ней вернулось её повседневное состояние, восстановилось её пошатнувшееся здоровье. Виктория за прошедшую неделю, пока лежала в своей постели, хорошо всё продумала, и пришла к заключению, что муж её правильно размышляет, необходимо способствовать, и всячески помогать развитию нашего национального достояния, – это сохранение людей и здоровье нации. И хоть так сложилось, что они оба воспитывались в трудное советское время в детских домах, у них генетически заложено предками с древнейших времён, ещё далекими праотцами, которые путешествовали по пустыни, пасли овец и верблюдов. Они обязаны заботиться о развитии и выживании в труднейших условиях своей нации. Наступил субботний день. Они договорились вдвоём съездить в детский дом, и начать знакомство с детьми, чтобы подобрать себе для усыновления мальчика с еврейским именем. Решать будем по ходу действий, смотря по тому, какое будет у мальчика поведение, не будем торопить события, не на один день берём, а на всю оставшуюся жизнь. Особенное внимание следует обратить на его умственное и интеллектуальное развитие. Чтобы любил книги, не только рассматривал картинки, но и читать любил. Нужно будет купить ему детские книжечки, дать ему почитать, и попросить тут же пересказать. Обратить особенное внимание на отношение к главным героям в произведениях. Приучить в будущем, чтобы он относился к пожилым людям с уважением и почтением, а иначе наживем себе кучу неприятностей, или ещё похуже что-то.

Продолжение следует.
Иван Христичев.

Copyright © Иван Христичев   Все права защищены.